у цьому розділі: |
Иван Малкович: «Верность в нашем третьем тысячелетии становится все более эфемерной»
Автор: Марина СИТНИК
Пан Иван Малкович — человек-легенда украинского книгоиздательства. Его знаменитое «А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-ГА» — символ красивой детской украинской книжки. Малкович — человек общественный, поэтому многим он более известен как издатель, бизнесмен и поэт. А вот о его личной жизни почти ничего не известно …
— У каждой семьи — своя история. Как началась ваша?
— Знаете, в юности подтруниваешь над людьми, которые утверждают, что жизнь промелькнула. А сейчас, когда мне 42, мы с женой часто удивляемся и не верим, что уже 17 лет вместе. «Моя юна майбутня дружина», как я написал в одном стихотворении, когда мы познакомились, как раз заканчивала музыкальную одиннадцатилетку. Тогда на Крещатике еще был магазин «Поэзия» — на то время самый лучший оживленный книжный магазин, где постоянно случались какие-то поэтические оказии. Там, на вечере Оксаны Забужко, я и заметил невероятной красоты девушку в высокой красной шапочке, которая, прижав обеими руками скрипичный футляр и встав на цыпочки, кого-то высматривала. Петр Осадчук, стоявший рядом, сразу предложил меня с ней познакомить. Но оказалось, что он сам ее не знает, посему я отказался. В конце концов он посоветовал мне подписать и подарить незнакомке мою книгу — тогда как раз вышел мой первый поэтический сборник «Білий камінь» — и даже надиктовал мне текст.
— А какой именно текст — помните?
— Какой-то глупый, половину я зачеркнул. Помню только: «Червоній шапочці зі скрипкою в очах…» Ерунда, короче говоря. А поскольку почерк у меня не очень хороший, точнее, очень неразборчивый, она не смогла ничего прочесть. Вячеслав Брюховецкий, нынешний ректор Киево-Могилянской академии, и Григорий Штонь, ныне — заместитель директора Института литературы, подойдя к нам и узнав о моем увлечении, тоже решили помочь. Они как офицеры запаса как раз проходили переподготовку и только возвратились со стрельб. Брюховецкий вынимает из кармана несколько гильз, протягивает их мне и говорит: «Иди скажи, что ее красота ранила твое сердце». Но и это предложение я отверг. Тогда Штонь просто взял меня за руку, потащил к девушке и начал нас знакомить. Мне было почти 24, вроде и не юноша, но слова сказать не мог. Опомнился только, когда она что-то ответила по-украински. А в Киеве в то время чтобы красивая девушка со скрипкой заговорила по-украински — это было просто нереально. Мы со Штонем едва не упали и в один голос, словно Бобчинский и Добчинский, воскликнули: «Так вы говорите по-украински?» Она отвечает: «Меня еще и зовут Ярина». И тут внутренне я едва не потерял сознание. Это было невероятно — Киев, «Поэзия», юная девушка фантастической красоты, ее украинский язык, ее имя — Ярина. Мы разговорились: выяснилось, что Ярина недавно ездила на раскопки в Карпаты и даже была у меня дома. А в тот вечер она с подругами собралась в филармонию на концерт прославленной виолончелистки Натальи Гутман. Я пошел с ними и даже купил всем (уже получал в то время гонорары) приличные билеты, поскольку они со своими ученическими обречены были сидеть на самых галерочных галерках. Беда в том, что девушки вели себя со мной как с каким-то старым дядькой. Все-таки сказывалась разница в шесть лет. А после концерта, когда я собрался проводить Ярину домой, ее подруга, — потом она была свидетельницей на нашей свадьбе — отвела ее в сторону и ультимативно убеждала не ходить со мной, поскольку она, то есть подруга, видит меня насквозь.
— Я так понимаю, что подруга ее не уговорила?
— Нет. Мы время от времени все-таки встречались. Она меня как-то очень спокойно воспринимала, я даже не мог бы назвать это романом. Новый год мы встречали в разных компаниях, и я пришел домой где-то под утро. Только лег спать, как в дверь кто-то позвонил, это было первого января 1986 года. Открываю — на пороге стоит Ярина. Она встречала Новый год со своими одноклассниками недалеко от моего дома и решила зайти засеять.
— Ярина пришла засевать одна?
— Да, одна. И я был один. С тех пор мы и не разлучаемся. Такова история нашего знакомства. Яринка была очень юной и очень решительной. Так получилось, что мне пришлось съехать с квартиры — вернулась из России хозяйка, что-то у нее там не сложилось с работой. Ярина сказала родителям, что я буду жить у них. Как они это восприняли и что ей говорили, не знаю до сих пор. А летом после Чернобыля мы поженились.
— Как Яринины родители отнеслись к решению дочери?
— У них было трое детей, Ярина самая старшая. Вообще-то ее родители довольно терпимые люди и спокойно ко всему отнеслись. Свадьбу сыграли у меня дома, в Карпатах, — было более 500 человек. Много поэтов, музыкантов. Кое-кто до сих пор вспоминает ту шумную свадьбу. Ярина как раз поступила в консерваторию. Во время ее вступительных экзаменов под дверью консерватории я написал свою единственную поэму — мифологическую, притчевую, не имевшую никакого отношения к нашему роману.
— Вы люди творческих профессий — поэт и скрипачка. Вам в супружеской жизни это помогает или наоборот?
— Во-первых, нас объединяло то, что мы оба музыканты (я закончил скрипичный класс Ивано-Франковского музучилища) и у нас есть нечто общее в биографии. Дело в том, что все скрипачи в детстве терпят тяжкие муки, когда их заставляют пиликать по нескольку часов в день. Это ужас. Мы оба ездили очень далеко в свои музыкальные школы. Конечно, музыка — это очень важно для любого человека. Это невероятное блаженство. Но детское отвращение к пиликанью остается навечно.
— Сколько стихотворений вы посвятили своей жене?
— Немало. Ведь если ты влюблен — это окрыляет. Очень многие стихи о ней, для нее, однако только часть из них опубликована...
— Вообще-то поэты — очень романтичные люди и непостоянны в любви. Они всегда в поиске новых муз...
— Я не поэт-романтик и потому, наверное, однолюб. Довольно бурно провел молодость и имел великое множество романчиков. Мне кажется, верность в нашем третьем тысячелетии становится все более эфемерной. И вроде лишней. Культивируются какие-то противоположные чувства и отношения. Но я в этом смысле человек старомодный и традиционный.
— У вас двое детей...
— Да. Десятиклассник Тарас и второклассник Гордий. Мне очень нравилось имя Гордий, но я услышал его тогда, когда у нас уже родился старший сын Тарас. Мы с женой вроде и не планировали больше детей, но Бог дал... Если честно, мы думали, что это будет девочка (мне как издателю пригодился бы «девичий» опыт). В ночь, когда родился Гордей, я с Тарасом остался дома. Где-то в три часа ночи звонит жена из роддома и говорит: «Малкович, поздравляю! У тебя еще один сын». Я не включал свет, чтобы не разбудить Тарасика, поэтому мне почему-то показалось, что у них там тоже темно. Спрашиваю: «А у вас там света хватает? Вы хорошо присмотрелись?» Мы долго потом над этим смеялись. «Слушай, — сказала Ярина по телефону, — помнишь, тебе нравилось имя Гордей?» Итак, мы решили мальчика назвать Гордием, но боялись, что происходит оно от слова «гордыня». На самом же деле, как оказалось, это имя фригийского царя. Именно он завязал знаменитый гордиев узел, сказав, что его народ победит лишь тот, кто этот узел распутает. И только спустя много веков Александр Македонский разрубил его мечом. Когда мы услышали эту легенду, сразу перестали сомневаться, как назвать сына. Недавно я его познакомил с одним Гордием, которому лет под тридцать. Наш сын был неимоверно счастлив, что наконец-то встретил тезку, ведь имя действительно редчайшее. Когда он говорит кому-то, как его зовут, все обязательно переспрашивают: «как-как?», и кажется, его это немножко напрягает.
— Ваша жена работает?
— Сейчас — да. Но долгое время не работала. Она восемь лет оканчивала консерваторию, ведь родился Тарас. Когда наконец-то закончила, не захотела посвятить себя музыке. К несчастью, а может, и к счастью, жена не может играть в оркестре. Она солист. В частности — нашего домашнего оркестра. И сейчас работает не по специальности, а в украинской образовательной программе. Она консультант по земельным вопросам. И, говорят, очень неплохой.
— Кто на чем играет в вашем домашнем оркестре?
— Дети — наши барабанщики. У старшего абсолютный слух, учился играть на фортепиано. Довольно хорошо у него получалось, но забросил. Теперь снова хочет. А если бы он играл, то играл бы и Гордий. Мы с Яриной, наверное, не слишком требовательные родители — помним свои «мучения», поэтому не хотим принуждать детей. Хотя, я думаю, музыкальное образование еще никому не повредило. Я вообще-то когда-то был отличником, потом почти отличником, а вот жена в последнем классе (когда мы уже с ней встречались) совершенно перестала учиться. Поэтому наши взгляды на воспитание детей несколько не совпадают. В результате ребята заполняют свое свободное время компьютером. Хотя Тарас в детстве настолько любил читать, что мы его не могли от книжки оторвать. Все знакомые удивлялись. Теперь это все как рукой сняло. Младший вообще — как ветер, настоящий дирижер домашнего оркестра. Нами всеми вертит. Словом, маленький моцартианец. И действительно задает тон всей нашей жизни, особенно по выходным.
— Как ваша семья проводит выходные?
— Я бы лучше что-то читал или редактировал, или писал бы, или лежал бы на диване. Но в субботу у старшего сына школа, я его отвожу и до обеда работаю в издательстве. Ну а после обеда и в воскресенье стараемся вырваться из дома... Тем не менее у нас отсутствует туристическая бацилла...
— Ваши любимые семейные развлечения?
— Читаю детям то, что редактирую, они мой редакторский инструмент. На ходу что-то правлю, блею, мычу, кручу фразами и сяк, и так... Дети сначала сердились, особенно, если что-то очень напряженно-интересное. Теперь воспринимают спокойно, даже подшучивают надо мной. Нередко помогают найти нужные слова. Если им нравится, то и остальным украинским детишкам тоже должно понравиться. А утром свежую порцию отредактированного текста переношу на компьютер.
— Все-таки, кто в вашей семье главный?
— Жена — солист, Гордий — дирижер, Тарас — наш компьютерный Колумб, а я, пожалуй, продюсер.
— Считается, что каждая семья переживает кризисные годы. У вас они были, вы ссоритесь с женой?
— Конечно. Мне кажется, что редко кто может идеально сосуществовать, быть может, только те, у кого нет детей. Иногда мы напоминаем итальянскую семью. Хотя я, наверное, все же более спокойно-занудный, если даже рассержусь, то быстро отхожу. Ярина же вспыхивает с полуслова — вулкан — зальет и сметет. Она, так сказать, не «общественный» человек, а я — наоборот — какой-то уж слишком «общественный»: думаю, что скажут люди и все такое… Многие конфликты у нас возникают именно на этой почве.
— Институт семьи в современном мире разрушается. Как по-вашему, человеку нужна семья?
— Я детский издатель, поэтому мечтаю, чтобы украинки рожали много маленьких читателей. Убежден, что только семья может привить самые сокровенные человеческие ценности. К сожалению, сегодня, когда родители думают, как элементарно выжить, как накормить детей, купить им одежду, когда дети видят великое множество недосягаемых соблазнов в витринах магазинов, очень трудно гармонизировать семью. Люди забеганы, задерганы, но я всегда восхищаюсь теми, кто, несмотря ни на что, может выкроить время для общего семейного досуга. Хоть отчий дом я покинул в четырнадцать лет, но всегда ощущал активную поддержку своих родителей. И теперь мне очень приятно, когда я могу помочь им, отблагодарить.
— Есть ли в вашей семье традиции?
— Понимаете, жизнь сложна, и у каждой семьи с годами накапливается некоторая отрицательная энергия. Ярине хочется, чтобы я больше посвящал времени им, а я сижу сгорбленный за компьютером. Не все так гладко. Но нас объединяет еще и то, что мы оба с Западной Украины (Ярина родилась во Львове, хотя с шести лет живет в Киеве), у нас общие традиции, мы принадлежим к одной церкви. Для нас Рождество и Пасха — величайшие праздники, и мы отмечаем их по всем канонам. Я, например, не очень удачливый кулинар, но на каждое Рождество готовлю свою соборную кутью о семи медах. Это мое собственное изобретение: собираю меда со всей Украины и добавляю понемножку в кутью… На Рождество обязательно вместе с детьми и друзьями много колядуем...
— Как вы считаете, кто из ваших детей продолжит издательское дело?
— Возможно, никто. Эта «А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-ГА» чересчур завязана на мне… Старший в пятилетнем возрасте сочинял стихи, но школа в нем это убила. У него способности к филологии. Берется что-то переводить, но на шлифовку пока не хватает терпения. Гордийчику только семь лет и у него множество талантов. Мы видим в нем и дирижера, и режиссера, и... и... Но, как говорят на Гуцульщине: «Чоловік мислит, а Бог — крислит»...
